Уведомления
Настройки
13 1
Игорь Ситников. Маленькие памятки. Отец. Война. Новочеркасск.

Новочеркасские Черёмушки. Несколько девятиэтажек выстроенных вряд, параллельно ростовской трассе. В середине семидесятых прошлого века они смотрелись небоскрёбами. Ранними гостями из будущего.


Первые в городе лифты. Их и сегодня немного. А тогда эти лакированные изнутри телепорты выглядели фантастично. Внезапно раздвигались двери. Мы осторожно перешагивали порог. Внутри блестела загадочная панель. Я не мог дотянуться до верхней кнопки, и отец, легко приподняв меня, говорил: «Жми»!


Я давил изо всей силы. Под пальцем появлялось таинственное красное свечение. Хищно чавкали вертикальные челюсти. Звучало нарастающее «у-у-у-й-й-й». «Поехали» - говорил папа, и мы улетали на орбитальную высоту последнего этажа. Тогда по телевизору часто показывали взволнованное лицо первого космонавта. Я переживал не меньше.


Мы уже знали, что иногда из космоса не возвращаются. Этот миг полной тишины, между остановкой и первым звуком открывающейся двери, до сих пор тревожит воображение.


На девятом жили дальние родственники. Их сын Серёжка был постарше и учил меня всяким глупостям. Благодаря ему я впервые глотнул пива, увидел порнографическую открытку и сделал «поджигняк». Пиво не понравилось. Открытка, напротив. А самопал рванул так, что осколком медного ствола разодрал ладошку.


Дома мне перевязали рану. Серёгу выпороли. Я же отделался подзатыльником и узнал одну военную быль.


Тот дурацкий выстрел стал причиной отцовского рассказа.


Мальчишки ненавидели захватчиков. И любили кино про войну. На экране все немцы были глупыми и трусливыми.


В центральном кинотеатре «Победа» крутили фильмы до самой оккупации. Проектор мерцал лучистым светом и стрекотал как ручной пулемёт. Гибли враги на экране.


- Зырь, Толян, - горячо шептал отцу двоюродный брат Витька, - во, как! Место знаю на КУКСах. Оттуда видно всё… Патронов натырить, и перешлёпать гадов!


Летом 42-го фронт приближался к Ростову. Новочеркасские высшие военные кавалерийские курсы усовершенствования командного состава закрылись. Всех слушателей, офицеров – кавалеристов, распределили по воинским частям. Дореволюционное, строгого вида здание бывшего Императора Александра  III кадетского корпуса, отведённое под учебный корпус, обезлюдело.


Двор был широк и уныл. По длинным проходам каменных конюшен в сумраке прогуливались сквозняки. Распахнутые двери денников безнадёжно ждали постояльцев. Кучки высохших навозных шариков темнели на соломенной подстилке. У зерновых ларей возились крысы. Под высокими потолками гулко ворковали сизари. Иногда хлопали птичьи крылья и сверху, на глинобитные полы сыпалась труха вместе с голубиным помётом.


Кавалерийский манеж пустовал под открытым небом. Барьеры, «стенки» и «пирамиды», не успели убрать. На широкой, пересыпанной мелкой щепой, площадке в беспорядке торчали деревянные стойки спортивных препятствий. Рядом валялись жерди, топорщились сухими ветками «засеки». По краю скаковой дорожки ветер разметал обрубки лозы. Глубокий ров для полевых прыжков и живая изгородь находились за вольтижировочным кругом. С краю, у самой дороги. За манежем, словно крепость высилось учебное здание.


Однажды в июле, со стороны Ростова к городу неспешно, походным порядком, подошли враги. Был почти уже полдень.


КУКСы находились рядом, недалеко от южной окраины. Комендантский взвод охраны разбежался накануне. Советские войска уходили без боя. Приказ о сдаче Новочеркасска пришёл поздно, и отступление на север превратилось в панический драп.


Мост через реку закупорился сразу. Тут же неприятельский авиаудар разорвал переправу, и поток беженцев перехлестнул маловодную Тузловку. После того, как волна его спала, на пологих берегах остались перевёрнутые грузовики и подводы. В смятой траве россыпью валялись винтовки, разбитые зарядные ящики и всякая другая всячина.


С рассвета, пользуясь кратким безвластием, местные жители торопливо отыскивали среди ничейного добра еду и одежду. Тащили в хаты пригодную утварь. В неглубокую воду лезли за оружием мальчишки. Всё делалось воровато, стремительно и тихо. К полудню берег опустел.


Город замер. Смолк даже собачий лай. Только жаркий, сухой восточный ветер, бросив развевать облака, как игривый пёс трепал забытые на фасадах флаги. Гонялся за обрывками газет. Таскал из костров обгоревшие листки ненужных документов.


В предместье показалась голова немецкой колонны. Ветер беспечно кинулся к ней навстречу. Завихрился, завилял. Сдул облака дорожной пыли, дал оглядеться.


Длиннющая серая гадюка замерла и выпустила вперёд моторизованное жало. По центральному проспекту быстро, почти без опаски покатились бронетранспортёры разведки. С воздуха ещё утром передали, что противник оставил город.


Тем временем, по парадной лестнице учебного здания кавалерийских курсов, топал наверх босоногий отряд красных мстителей. Позиция на чердаке давала бесценные преимущества. Об отступлении никто не думал. Бить врага полагалось до последней капли крови.


Командовал четырнадцатилетний Витька. Мой отец был младше, и должность ординарца его вполне устраивала. Всего в команде было семеро пацанов.


- Давай, давай, - покрикивал Витька, - бегом, а то война закончится! Толян, чего хромаешь? Не воевали ещё.


- Заноза в пятке нарывает. Смотри волдырь. А будешь трындеть, бинокль не дам, понял?! Чапаев…


- Ладно, - смирился командир, - не бузи басота.


Бинокль на берегу реки отец, на зависть остальным, подобрал первым. И обещал отдать его брату, когда начнётся дело. Тяжёлая трёхлинейка натирала винтовочным ремнём худую шею. Патроны в карманах стягивали штаны, а завидная командирская находка в громоздком футляре на длинном ремешке больно стукалась о колени. От переправы до КУКСов пробирались дворами через весь город.


По приставной лестнице забрались на чердак и увидели у круглого слухового окна новенький, снаряженный лентой, «максим».


- Гля, - удивился Пашка, - комендачи как обосрались! Пулемёт забыли!


- Заткнись, - шикнул командир, - стрелять умеешь?


- Так он заряжен уже. Дёрни вот эту фигню, и жми на гашетку.


- Ну, давай!


- Чего, давай?


- Фигню дёргай! А стрелять всем по команде. Понятно?


- Понятно. Ага. Есть. Так точно, - разноголосо отозвался отряд.


Присели. Зарядили винтовки. Покурили. Стали ждать.


 
- Не пробуй эту гадость, - сказал отец, доставая папиросу, - даже не начинай. Потом не бросишь.


Мы сидели на скамье, в тени майского каштана, напротив красного, дореволюционного здания. Здесь теперь, спустя тридцать лет после войны, находился штаб танковой дивизии. Конюшни переделали под ангары. Обнесли сплошным забором с колючей проволокой. Только огромные кирпичные подковы, рельефно выступающие на фронтонах, напоминали о кавалерийском прошлом этого места. Черёмушкинские высотки белели чуть поодаль. На пути к Ростову.


Перевязанная ладошка саднила, но я слушал не перебивая.


- Во-о-о-о-н, над тем карнизом, - отец показал на штаб, прикурил и закашлялся, - дырка круглая. Видишь? Окно такое, для воздуха, чтоб крыша изнутри проветривалась. Там пулемёт стоял. А мы по сторонам, кто где. Кровля выгорела после бомбёжки. Лежим. Ждём.


Отец помолчал и тихо добавил: «Дурачки». Потом вздохнул.


- Прямо здесь, где мы сидим, немцы шли…


Колонна вдруг зашумела многоголосо, задымила, дёрнулась, лязгнула, и полезла в город. Толику вдруг нестерпимо захотелось по малой нужде. Он выпустил винтовку и отполз за широкую дымовую трубу. Встал. Прижался спиной к нагретому солнцем кирпичу и спустил штаны.


Тонкая струйка оросила серую чердачную пыль. Обрызгала босые ступни. Холод, родившийся в затылке, пробежал по позвоночнику и замер на дне мочевого пузыря. Заставил содрогнуться.


Стало легче. Стрелок подтянул штаны и по-пластунски вернулся на место, как раз вовремя.


Витька смотрел в бинокль. Пацаны лежали среди обгоревших балок, сжав длинные, не по росту, винтовки. На коленках замер у пулемёта Пашка. Толик прицелился куда-то в середину ползущего по дороге чудища и перестал бояться.


- По немецко-фашистским оккупантам, - вдруг заорал Витька, - за Родину, за Сталина, огонь!!!


Грохнуло. Приклад «трёхлинейки» больно саданул по плечу, заныла ключица. Толик, положил винтовку набок и стал дёргать затвор. Перезарядить не получалось. Рядом что-то кричал Витька.


Пулемёт вдруг оглушительно выругался протяжной очередью и заткнулся на полуслове. Пашка молча дёргал закушенную ленту. Подавать её было некому.


Вразнобой стреляли мальчишки. После «Максима» винтовочные хлопки звучали совсем тихо. Но, серая гадина на дороге вдруг остановилась. По кирпичам что-то зацокало, зазвенело. Потом донеслись опоздавшие звуки ответной стрельбы. Из колонны выскочили мотоциклы и жужжа, словно рассерженные осы, понеслись к зданию. Отец заворожённо смотрел, как они с двух сторон огибают учебный корпус.


- Толян, Толян! – сильный пинок заставил очнуться. Брат, пригнувшись, стоял сзади. - Бежим!


Мелькание размытых кадров. Пролёты парадной лестницы. Потные спины друзей, их громкое дыхание. Рябь ступеней под ногами и дневной свет из широко открытой входной двери. Крыльцо. Солнце. Автоматная очередь над головой.


Запах выхлопных газов и мерный стук мотоциклетных двигателей. Серое полукольцо автоматчиков. Брезгливое лицо офицера.


- Was? Kinder?


Пауза и картавая чужая команда. Толчок автоматно ствола. Сухая щепа под ногами. В конце манежа - край глубокого рва.


Всё просто.


- Halt! Aufstehen!


Кивок офицера в сторону насыпи.


Почему-то отец вдруг прикинулся глухонемым. Побрёл, хромая, в сторону. Немец не спеша полез за пистолетом. Витька понял и, догнав, показал жестами, что надо вернуться.


После, кто-то будто бы отнёс Толика в сторону и уже оттуда показывал ему происходящее.


Семеро мальчишек разместились на краю рва. Четверо автоматчиков встали у них за спиной, ожидая команды.


Движение войск давно возобновилось. В это время румынская часть отделилась от главной колонны и двинулась на постой во двор кавалерийских курсов. Устало, не в ногу, пылила пехота. Волы неспешно тащили гружёные арбы. Упряжные кони, чуя привал, под ругань возничих натягивали постромки. Громко звучали команды.


Походный строй румын вышел на линию огня расстрельной команды. Семеро мальчишек оказались между немцами и их союзниками.


Офицер снял фуражку, вытер шею носовым платком, достал из кармана сигареты и жестом показал солдатам, что нужно подождать.


Непонятно, кто бросился бежать первым.


Семь маленьких молний, искря пятками, взмыли надо рвом и, прошив насквозь растянутый румынский строй, исчезли за живой изгородью. Наверное, кто-то на несколько секунд подарил им крылья.


Румыны смеялись и свистели. Офицер, презрительно скривив губы, бросил сигарету в ров. Немцы расселись по люлькам и мотоциклы один за другим укатили в город.


Братья очнулись в своём дворе. Долго не могли отдышаться. Молчали. Пролезли в заросли смородины у забора. Достали из заначки кисет. Закурили.


- Ну, как? – спросил Витька.


- Чего «как»? – не понял Толик.


- Пятка.


- Какая?


- Нарывала. Твоя.


- А. Не знаю. Не болит. И волдырь лопнул.


- То-то, - Витёк погасил окурок, - накостыляли гадам!


- Ага.


- Матери не говори. Выпорет.


- Не скажу… Бинокль жалко.


- Поздно. Пошли домой.


Заканчивался первый день оккупации. Также как и сегодня, уходило за горизонт солнце. Уходило, чтобы вернуться.


Снова. Снова. И снова…




Игорь Ситников.

Войдите или

  • Регистрация
  • для комментирования и добавления фото


    

    Успешно